ka_fe_en | Курочка Ряба

Жили-были дед да баба. Жили они в одной глухой-глухой деревне, такой глухой, что даже телевизор показывал только первую программу и ту полосами. Баба сидела на пенсии и в огороде копалась, а дед пил самогон и работал сторожем на птицефабрике. И вот как-то раз над этой птицефабрикой пролетела Дикая Утка. Да ка-ак чихнет!

Все сразу забегали, засуетились, закричали: «Птичигрип! Птичигрип!» А дед по телевизору не то чтобы видел – у него глаза от паленой водки плохие сделались, но это пофиг потому что телевизор все равно полосами показывал – а слышать слышал, что при Птичигрипе бывает. Понаедут злые дяди в белых халатах, порубают всех курей ножиками, сложат в пирамидку, бензином обольют да и сожгут. Жалко стало деду курей, решил он – хоть одну да спасу от смерти неминуемой.

Хвать первую попавшуюся птицу, под ватник ее засунул, и – домой. Обрадовалась бабка. Жили-то они одиноко, хозяйства никакого, дети какие были все в Москву понаехали-тут, хотели раз в гости приехать, иномаркой похвастаться, да застряли, только телеграмму прислали – приедем, мол, теперь, как джип купим. А тут все живая душа, все скотина.

А курицу-то то дед сослепу не простую прихватил – ее с Новой Зеландии специально выписали, чтобы породу улучшать в плане повышения прочностных характеристик скорлупы. А то пока до города грузовик с яйцами доедет, бывало – половина побьется. Но баба этого не заметила – курица как курица, рябенькая такая. Спрятала ее подальше, чтоб дед ненароком на закусь не употребил, и стали они жить-поживать по-старому.

Да недолго по-старому то жили. Все как дед думал, так и случилось. А как куры пожженные догорели, вышел директор птицефабрики к трудовому коллективу, и говорит – все мол, приехали. Банкротство полное нам настало, так что сокращаю я штаты, на сто прОцентов. Чё непонятного-то? Все уволены, денег нет, фабрика закрыта! Сказал - и уехал отдыхать на Канары,

Взял дед с горя бутыль самогонки, пришел домой, говорит, давай, мол, бабка, закусь! А баба ему – ой беда случилась, не на что и в магазин сходить. Приехала почтарка наша за пенсией в район, да ка-ак чихнет. Все ка-ак завопят: «Ах, так это у вас там Птичигрип?!» Схватили ее, да и заточили в инфекционное отделение. И не будет нам пенсии, покедова ее оттудоть не выпустят.

Расстроился дед – просто донельзя, что за дела, говорит, настали, что и закусить нечем, хоть ложись и помирай! Рано нам помирать – говорит бабка – и похоронить некому будет, обожди, пока дети джип не купят. Дай-ко я пойду посмотрю, не снесла ли твоя курочка яичек. Оживился дед – «О, я-я, курка, яйки»! – ан глядь, снесла курочка яичко, да не простое, крупненькое, и скорлупа как бы золотистеньким отливает.

Затеяла баба яишенку сварганить, сковородочку разогрела, яичком легонько по краю сковородки тук! Во дела – яичко-то целехонько. Дай я – говорит дед - да как треснет яичком по столу. Стол пополам, яйцо как было целехонько, так и осталось. Ну уж я тебя доконаю! – разозлился дед, и за топором побежал. А баба ему вслед – свои, мол, не отруби. Не бойсь! – крикнул дед, проверил для верности – так, два в штанах, одно на табуретке, все путем – размахнулся, да ка-ак рубанет! Топор пополам, табуретка в щепки, яйцу хоть бы что!

Положила баба яичко на стол, призадумалась… Дед с пола поднялся, тоже думать стал. Мышка из норки выглянула – и та в мыслительный процесс включилась.

А мышка-то не простая была. Она из сверхсекретного НИИ, что на шесть этажей в землю под птицефабрикой зарыт был, сбежала. Там над ней опыты по развитию сознания ставили, да так успешно, что она философом стала, и додумалась, что лучше простой жизни на лоне природы нет ничего, а наука – тлен и искушение. Но теперь вот вспомнила мышка сопромат, что ассистент в лаборатории зубрил-зубрил, три года сдать не мог. Туда-сюда прикинула, пару формул коготочком на пыли написала – получилось, что дошла скорлупа до предела своей прочности, так что ее теперь одним ударом хвостика, если со всей силы, разбить можно.

Ну что же, если есть гипотеза, надо ее проверить, экспериментально. Прыгнула мышка на стол, да хвостом по яичку и приложилась, с разбега. Только вот ошибочка вышла, один нолик на пыли нечетко прописался. Не разбилось яичко от удара, а покатилось-покатилось, на пол бухнулось, тут-то предел прочности и настал. Разбилось яичко, просто в хлам.

«Знала же, что наука – тлен и искушение» - грустно подумала мышка и скрылась в норку. И правильно – дед-то как разозлился – до слез! - закричал, затопал, топорищем в мышку запустил. Убью, грит, сволочь, дожили, мыши без закуси оставляют! Врешь, фашистка, не на того напала! Чтоб русский партизан не придумал, чем закусить?

Посмотрел дед на бабу пристально… Нехорошо стало бабе от этого взгляда, ажно слеза по щеке прокатилась. Устыдился дед, перевел взгляд на курицу. Курице от этого взгляда уже совсем нехорошо стало. Сразу поняла, чем дед закусывать будет, если срочно что-нибудь не придумать. И еще поняла, что простым базаром здесь не отмажешься, дела нужны. Понатужилась курочка, поднапружилась, да и снесла еще одно яичко. Обычное, беленькое, со стандартными прочностными характеристиками скорлупы.

Сварганила баба яишенку, хлопнули они с дедом самогонки, закусили. И стало всем хорошо!